
Вылезаю из ванны, нога едет по скользкому кафелю, падаю со всей дури на пятую точку. Имеем жопу с наливающимся синяком, в ссадинах от крошева глиняного наполнителя для кошачьего лотка. Пару сантиметров левее - и копчику бы хана, со всеми вытекающими. Так начинается июль.

У фокса Баси течка. На озеро водим на поводке, собак в этом аппендиксе деревни нет, в основном, дачники, к тому же местные из дальник "бараков" выпускают своих сильно позже, с сумерками. Возвращаемся назад вдвоем ( А. остается потестировать свежеприобретенный псевдо -скутер) и, разумеется, нарываемся на пару псов, хз откуда припершихся к озеру . Прыгаем в палисадник к знакомой дачнице, я судорожно закрываю калитку, оттаскиваю фоксу, ору на собак, оцениваю высоту штакетника и паникую. Псы мирные, один отходит и лениво падает в пыль, второй - молодой и бойкий - радостно виляет хвостом, принюхивается, подходит поближе, начинает капать слюной и, очевидно, собирается жениться. Обычно недружелюбная к чужим животным Бася рвется из рук навстречу , я очень громко матерюсь, из дома выходит хозяйка с внучкой, оценивает ситуацию и начинает уговоривать пса покинуть территорию (агащастолькослюниподберу). Скоро появляется муж, разгоняет собак, мы прыжками несемся в сторону дома, закрываю калитку, через пять минут приходит А., через десять - неудачливый жених. Снова ору и ругаюсь, боюсь, что останется здесь до утра и вообще на весь период течки, подроет где-нибудь забор и тд. Муж снова прогоняет пса, я запираю Басю в доме, патрулирую территорию, периодически выглядывая на дорогу. На этом все, вроде бы, и заканчиватся, собак этих вижу еще пару раз, но уже далеко, выдыхай, бобер, выдыхай.

Просыпаюсь, тащусь в сад умываться, смотрю на градусник (+32), вздыхаю, иду в избу предупредить бабушку мужа (89 лет), что сегодня плановая помывка. С озера возвращается А. с фоксой, задаю корма последовательно ему, ей и бабушке, ем на ходу сама. Собираю посуду, тащу в сад мыть, несу назад. Посылаю мужа за крыжовником. смородиной и яблоками, ставлю кострюлю с мясом на бульон для борща. Мою и перебираю собранные ягоды, ставлю на огонь будущий компот . Веду бабушку в баню, мою, оставляю вытираться, возвращаюсь в избу, меняю постель, закладываю в стиралку, веду бабушку назад. Мою, чищу, режу, пассирую овощи для борща, в кухне уже с трудом выносимая духота. Снимаю готовый компот, ставлю тушиться кабачки. Вытаскиваю белье, развешиваю, делаю вторую закладку. Муж отпиливает упавшие на куст сирени рябиновые и березовые ветки, вместе таскаем деревья за забор, убираю мусор, заодно перетаскиваю гору кирпичей, надоевших маячить перд глазами, в более подходящее место. Снимаю высохшее белье, складываю, убираю (повторить позже). Тащу в сад очередную порцию посуды после готовки, мою, несу обратно. Отправляю на вечернее купание мужа с собакой, кормлю ужином бабушку. Муж возвращается со сметаной и творогом от молочницы, леплю и жарю сырники. попутно хлебая борщ. Снова посудный цикл, муж в это время поливает огород и уже в сумерках делает в мангале угли для стейка на ужин. Сажусь в шезлонг передохнуть, тут же ору и хлопаю себя по руке, вытаскиваю жало, несусь к холодной воде, пью зиртек, мажусь фенистилом, но все это как мертвому припарки. Рука с внутренней стороны отекает, краснеет, пару дней жжется, потом десять дней чешется. Так проходят одни рядовые дачные сутки. Так продолжается июль.

В отличие от Москвы, в деревеньке пару раз случается приличный дождь, с громом , молниями и всемирным потопом. Однажды он застает А. прямо в озере, тот возвращается домой радостный и дважды мокрый, хорошо, что без фоксы. Бася боится грозы адово, до дрожи и писанья, задолго чует грохот, прячется в избе за печкой под гладильной доской, не выходит ни на какие блага и ништяки и осторожно появляется только сильно после последнего раската.
Огромный урожай яблок, второй год подряд. То же и с помидорами, и кабачки давно складываются в углу терраски, как поленья. Целый месяц не сходит малина, в конце уже подсушенная. подвяленная и невозможно сладкая. Крыжовник осыпается. А. таскает с реки плотву и окуней, чистит, потрошит и жарит на решетке, печем в углях картошку, макаем ее в соленую смесь мелко рубленного укропа с петрушкой и чесноком, залитую пахучим маслом и жадно чавкаем уже в темноте, под пение цикад и комариные писки. Хорошо!

Муж - объелся груш, переменяя руку, опускает мне на кисть чуть ниже большого пальца вторую половину раскаленной решетки со стейком внутри. Ору, держу под водой, прыскаю пантенолом. Кожа слезает шкуркой, кривой шрам сантиметров пять, след теперь, разумеется, навсегда.
Так заканчивается июль.
